Максим Рычков
Ход истории неумолимо быстр. Отдельные события, какими бы важными они нам не казались сегодня, неизбежно стираются и перемешиваются между собой в памяти — как отдельного человека, так и всего народа. Поэтому редакция «Православного слова Сибири» считает своим долгом напомнить читателям о трех по-настоящему важных и исторических юбилейных датах, которые мы встретим в наступившем месяце.
8 марта — 100 лет мученическому подвигу священника Димитрия Неровецкого
Об этом святом уже сказано и написано достаточно много — в сравнении со сведениями о других новомучениках Приенисейской Сибири. Достаточно вспомнить об одной только монографии «„Третий путь“ о. Димитрия Неровецкого», написанной церковным историком и публицистом Геннадием Малашиным. Благодаря исследованиям, давшим фактологическую основу для этой уникальной в своем роде монографии, и удалось установить обстоятельства и предысторию того страшного убийства ранней весной ровно сто лет назад.
В Сибирь — в самый канун революции
Священник Димитрий Неровецкий (1887–1919) был скромным настоятелем храма Николая Чудотворца в совсем небольшом селе Апано-Ключи Апанского уезда Енисейской губернии (сейчас это Абанский район Красноярского края). В Сибирь он приехал уже в священном сане вместе с семьей из родной Подольской губернии (территория современной Украины). Как выяснится чуть позже, приехал перед самым началом революционной смуты — в 1916 году.
Наверняка отцу Димитрию и его прихожанам первое время казалось, что все перевороты и гражданские усобицы — это дело сугубо столиц и больших городов, а до сибирской глубинки это безумие не докатится. Никольский приход жил размеренной жизнью: батюшка совершал богослужения, вел занятия в воскресной школе, учил паству добру и милосердию. Однако трагическая развязка истории этого сельского священника была уже не за горами. В конце 1918-го на востоке Енисейской губернии недовольные действиями «белых» властей Сибири создали т.н. «Тасеевскую партизанскую республику». Уже в следующем году эта полуразбойничья вольница приступила к активным боевым действиям.
Волки против пастыря
В советское время красных партизан будут всячески героизировать, воспевать их реальные и мнимые подвиги. Но в действительности партизаны, так же, как и белые, насильно «ставили под ружье» местных жителей, реквизировали продукты питания, брали заложников, безжалостно расправлялись с теми, кого считали противником. Как правило, основу бунтарских отрядов составляли крестьяне-новоселы — люди неустроенные, маргинализированные, воспринимавшие Гражданскую войну, в первую очередь, как возможность для безнаказанного разбоя.
Пастырь, призывавший посреди гражданской смуты к любви, пониманию и всепрощению, таким людям, конечно же, мешал сам по себе — тем более на территории, которую партизаны считали частью своей «республики». Иерея Димитрия Неровецкого несколько раз арестовывали, допрашивали, но до поры до времени всякий раз невредимым отпускали домой — ведь никакой реальной вины перед бунтовщиками за ним не было.
В конце концов, финал земной жизни отца Димитрия предрешил клеветнический донос. Партизанам сообщили, что священник якобы служит информатором стоявшего в Канске отряда белых, причем донес на пастыря один из самых близких ему людей. Благочинный округа в рапорте епископу Енисейскому и Красноярскому Назарию (Андрееву) потом напишет: «Аресту о. Димитрия способствовал его же псаломщик Ковбаса — как псаломщик — очень плохой, а как человек — пьяница и дебошир. О. Димитрий терпел его, жалея его же многочисленную семью».
Символично, что тем «крылом бабочки», которое дало ход дальнейшей трагической последовательности событий, стала забота пастыря о сельских ребятишках: он учил их грамоте, а той роковой весной в приходе стали заканчиваться канцелярские принадлежности. Отец Димитрий попросил местного торговца приобрести необходимое в Канске, что недоброжелатели батюшки клеветнически и бездоказательно представили как «свидетельство» его связи с карательными отрядами белых войск.
Восхождение на Голгофу
8 марта 1919 года (23 февраля по ст.ст.) — в первую великопостную седмицу, канун Торжества Православия — отца Димитрия арестовали в последний раз. Супруга, будто что-то предчувствуя, не хотела пускать его из дома вместе с партизанами. Однако священник, как и прежде, был спокоен и благодушен…
…Сперва его посадили на сани, потом привязали к саням и заставили бежать по снегу 12 верст до ныне несуществующей деревни Байкан. Там партизаны завели свою жертву в избу и стали издеваться над мучеником Димитрием: доставали головни из печи, прижигали ему лоб, волосы… Потом вывели его на улицу, вновь привязали к саням, погнали лошадей. Он не мог уже бежать, поэтому его бросили на сани.
В последний раз мучители со священником остановились в таежной глуши. Отца Димитрия вывели из саней и расстреляли, — сейчас на этом месте установлен поклонный крест. По рассказам старожилов, память о насколько жестоком, настолько и бессмысленном убийстве никогда не покидала эти места: даже в советское время, когда говорить вслух о преступлениях «борцов за советскую власть» не всегда было безопасно.
В народной памяти он так и остался добрым и мягким сердцем в повседневной жизни человеком, и твердым в следовании евангельским истинам пастырем.
— Своей религиозностью и абсолютной терпимостью был для всех примером. Какая же вина отца Димитрия пред большевиками? А вина его та, что он в жизни шел прямой дорогой, не раскланивался на обе стороны, не уклонялся ни направо, ни налево, а смотрел лишь вверх.
Человек, весьма осторожный в жизни, мягкий в выражениях, уступчивый в разговорах — он не входил в компромиссы в делах веры, в вопросах церковных. Он жил для прихода, не служил, а горел на ниве Христовой.
А как скорбел о. Димитрий о своих прихожанах, уклонившихся в большевизм, сколько вздохов и тайных слез было у него за заблудших овец пред престолом Божиим! — напишет о нем благочинный церквей VI участка Канского округа иерей Порфирий Меркурьев.
Иерея Димитрия Неровецкого в сонме новомучеников и исповедников Церкви Русской прославят на Архиерейском соборе 2000 года.
22 марта — 30 лет назад верующим вернули здание красноярского Покровского храма
22 марта 1989 года охваченные духом перестройки партийные власти Красноярья принимают знаковое решение для дальнейшей истории Православия на обоих берегах Енисея: верующим полагалось вернуть изъятое ранее здание Покровского храма.
Современному жителю краевой столицы трудно представить кафедральный собор в самом сердце города — на пересечении проспекта Мира и улицы Сурикова — в каком-то ином качестве, нежели чем место молитвы. Однако еще в 1980-х здесь размещалась картинная галерея, и это было еще «меньшим злом». Ведь ранее, в 1930-х годах, будущий кафедральный собор вообще использовался дислоцированной в Красноярске армейской частью в качестве конюшни (!).
В промежутке между двумя этими не самыми радостными вехами в истории собора его однажды уже возвращали верующим — в 1945 году, во время короткого примирения советского государства с Русской Православной Церковью в годы Великой Отечественной войны. Тогда прихожане старательно избавили намоленное поколениями здание от следов присутствия конюшни, поставили приобретенные на свои средства колокола. Но в хрущевские 1950-е вместе с «оттепелью» настанет и, если так можно выразиться, «богоборческий ренессанс». Немногие уцелевшие красноярские храмы стали бельмом на глазу у бдительных партийцев. Тем более их возмутило желание тогдашнего настоятеля протоиерея Евгения Насекайло отреставрировать обветшавшее здание: на священника даже заведут явно сфальсифицированное уголовное дело за «воровство стройматериалов».
В 1961–1962 годах Покровский храм у верующих снова изъяли. Причем церкви грозило уничтожение, благо, что за прецедентом далеко ходить было не надо. Исторический Воскресенский собор как «не представляющий архитектурной ценности» варварски снесли в Красноярске в те же годы. Более того, в 1960-х городскими властями всерьез обсуждался план строительства «близнеца» известного Дома быта как раз по другую сторону улицы Сурикова — на месте нынешнего кафедрального собора…
Но всё-таки Покровской церкви повезло: здание уничтожать не стали, а разместили там камнетесную мастерскую. В 1978 году ее сменит картинная галерея. Здание перед этим отреставрируют: именно тогда из белого будущий кафедральный собор станет на некоторое время кирпично-красным с зелеными куполами, — таким его наверняка помнят еще многие красноярцы.
А в 1989 году существованию Покровского храма вне Церкви был положен конец. Власти пытались всеми силами избежать широкой огласки принятого решения, однако не получилось: в исторический день сюда пришли сотни верующих.
Нынешний регент Архиерейского хора Покровского собора Дмитрий Васянович вспоминает:
— Одна давняя прихожанка собора рассказывала, что об открытии церкви узнавали друг от друга, и в назначенный день терпеливо ждали у ее дверей. Шли часы, но народ не расходился: тихо и благоговейно ждали, не теряя надежды. И когда верующим спустя полдня разрешили войти внутрь, совершить молебен, многие плакали от счастья.
Летом того же года повторно храм освятил митрополит Новосибирский и Барнаульский Гедеон (Докукин). Ждать новосибирского владыку пришлось потому, что Красноярский край еще продолжал оставаться в церковном отношении лишь благочинием в составе Новосибирской епархии: уцелевшие в Енисейской Сибири храмы тогда можно было буквально пересчитать по пальцам…
Возвращение Покровского собора станет «точкой невозврата» для новейшей истории Церкви в Красноярском крае. После этого исторического события речь пойдет не только о передаче верующим старинных храмов и строительстве новых; делом ближайшего времени станет и возрождение отдельной Красноярской епархии.
29 марта — 70 лет назад фактически закончилось следствие по третьему «делу» в отношении святителя Луки (Войно-Ясенецкого)
В третий раз богоборческие власти арестовали епископа Луку 24 июля 1937 года: его обвиняли в создании мифической «контрреволюционной церковно-монашеской организации»… Перед этим будущий святитель Церкви несколько лет прожил в Средней Азии — он занимался частной медицинской практикой, при этом отказом отвечая на навязчивые предложения снять с себя священный сан.
Положение арестованного епископа осложнялось тем, что на него уже успели дать «изобличающие показания» несколько священников и епископов Православной Церкви. Все они тоже проживали в 1930-е годы в Средней Азии и их так же арестовали по делу несуществовавшей «организации». «Контрреволюционером» епископа Луку называли на допросах и работавшие в Ташкентском медицинском институте профессора-врачи, знакомые с архиереем по его врачебной работе.
Разумеется, все эти показания были, так или иначе, «выбиты» из несчастных следователями НКВД. Некоторым из этих сдавшихся перед страхом людей даже хватило совести признаться в оговоре самому ВойноЯсенецкому через записки, чудом дошедшие до арестованного хирургаархипастыря, — об этом, в частности, упоминает исследователь Владимир Лисичкин.
Однако сам святитель Лука возможность подобного «компромисса» лично для себя решительно отмел. Ему шел уже седьмой десяток лет, из-за осложнения лихорадки он ослеп на один глаз, однако епископ упорно отказывался подписывать «признание» или клеветать на других людей. Железную волю Войно-Ясенецкого не сломили даже допросы варварским методом «конвейера»: когда допрашиваемому не давали спать несколько дней подряд. Известно, что один из «конвейеров», через которые прошел будущий святой Церкви, длился почти две недели.
В начале 1938 года ни в чем не признавшегося епископа Луку перевели в центральную областную тюрьму Ташкента. Материалы в его отношении выделили в отдельное уголовное производство. Только 29 марта 1939 года архиерею, наконец, дали ознакомиться с этим делом: большинства собственных показаний он там не нашел.
В феврале же 1940 года, во внесудебном порядке — через Особое совещание при НКВД СССР, — его приговорят к пяти годам ссылки в Красноярский край. Так святитель окажется на берегах Енисея второй раз в жизни. К тому времени все священники и архиереи, под пытками оклеветавшие в 1937-м владыку Луку и признавшие свое членство в «контрреволюционной церковно-монашеской организации», уже будут расстреляны или отбывать лагерные сроки…